Я его никогда не видел.
Просто, я знал, что ─ есть Курбанназар Эзизов, он поэт, живет в столице, но на окраине города, наверняка, похожей на наш аул и пишет стихи совсем не похожие читаемые нами в учебниках, газетах-журналах и толстых книгах. Говорил он не казенным, а простым, уверенным в себе человеческим голосом. Сам писал, что родился в первый день весны.
… Падая с небес первая весенняя роса
Упала и открыла мне глаза.
А еще было известно, правда понаслышке, что он единственный ребенок в семье потомственного ювелира и узника концлагеря «Маутхаузен». Гуляка-брошь, которую будущий поэт смастерил еще в школе, была выставлена в Индии и других странах. Поэтому, пока занят шлифованием слов, соскребая с них налеты ложного пафоса панегирического содержания, не стоило отвлекать его. Была некая уверенность в том, что после освобождения слов и стихов от накладываемых на них априори несбыточных надежд, начнется иная литература типа:
…Если в сердце твоем не найти слов благовестных,
Сумеешь найти их на строках диван мудрецов былых.
Или:
…Прошу, жокей не загоняй коня,
В багряном тумане догоняя, заря.
Вдруг как молния – на мгновенья
И во рту как снег ─ белая пена,
Одолеет его резвее, чем сам слепая воля,
Прошу, тебя, отпускай поводья!
С тобой он будет в дни радости,
В свадьбе подарить слава и чести
Когда имя твое будет с земли стерты,
Окажется и он оплакавших среди.
А в этой новой (возможно хорошо забытой!) поэтическом пространстве, знакомство не только с Курбанназаром, но и еще со многими другими неизвестными талантами произойдет само по себе. Откуда, такая уверенность?
Лишь спустя столь много времени понимаю, как много было в этой светло-юношеской вере весенней грохочущей иллюзии, пустой эмоциональной провинциальной воображении, а реального …так грустно мало.
Осознание приходит поздно, запоздало, с переживанием горьких разочарований.
Возможно, было бы лучше как-то по-простецки: не оставлять дела на «потом».
И еще один тому пример.
…Встреча с Курбанназаром должна была состояться впервые в моей жизни. Но только не в тот неудачный, невезучий и определенно роковой ─ пятый день осени семьдесят пятого.
… Мне, как редактору молодежной редакции местной телестудии города Небитдаг (ныне Балканабад), было поручено подготовить видеорепортаж со встречи участников Всесоюзного семинара молодых писателей. И так как Курбанназар Эзизов, Юрий Рябинин, и гость из Москвы — Василий Шабанов то ли делом случая, то ли действительно по какой-то мелочно-жизненной необходимости задержались в Красноводске (ныне Туркменбаши), встречу отложили на два часа. Сплитов тогда еще не выпускали, в актовом зале горкома комсомола блуждала по-летнему беспощадная духота. Мы с кинооператором Фёдором Чапни, вернулись обратно в студию. Позже, позвонив в студию, нам сообщили о том, что встреча и вовсе отменяется, попросив забрать оттуда оставленные нами осветительные приборы. Вот таким образом и не состоялась наша возможная первая встреча с поэтом. Примерно в полночь того дня, на главной трассе вблизи станции Казанджик, случилось то чудовищно непоправимое, что оборвала жизни на расцвете сил троих молодых талантов. За каждым из них открывался широкое поле, заросло травой, и образовался пустырь.
Теперь там стоит одинокий молчаливый памятник, из огромной отколовшейся скалы необтёсанной глыбы. Установил его художник-абстракционист, Заслуженный деятель искусств Туркменистана Токар Тугуров, а также близкие друзья поэта, в знак памяти произошедшей здесь, покрытой и обросшей слухами до сих пор немой, не раскрытой полностью трагедии.
В народе Курбанназара называют поэтом Весны и Осени, многие Реформатором, немногие Шестидесятником ─ представителем Оттепели.
Одно непременно — любимца публики всегда окружала теплая аура доброты и созидательная сила природы.
С историко-хронологической точки зрения короткая, но как вспышка молнии яркая, светлая жизнь поэта с небольшим плюсо-минусом вмещается в рамки Оттепели. Так назывался в творческих кругах недолго длившейся период творческой свободы в СССР ─ в одной шестой части суши. Впору этого безоблачного многообещающего времени был опыт литературного становления Курбанназара и других его соратников ─ Халыла Кулыева, Аннасолтан Кекиловой, Аннаберди Агабаева, Ахмеда Гурбаннепесова, поэта-литературоведа Гурбандурды Гельдыева, Италмаза Нуриева Пайзы Оразова и поэта-переводчика трагедии Шекспира — Анналы Бердиева (последние трое старше по возрасту, но по духу схожие). Поскольку смена поколений ─ это закономерный исторический процесс, она требовала от начинающих поиска других подходов, нежели их предшественники. Возможно, слишком громким было бы объявлять новую поэзию «неореализмом», но бесспорно что-то похожее на это им очень бы хотелось. Курбанназар, с присущей ему новаторским энтузиазмом, объединил вокруг себя и где-то сроднил самых разных представителей туркменской творческой интеллигенции.
Это и есть начало осознание ответственности общество перед собственным будущим. Даже и сегодня меня не покидают та удивительная радость предощущения повторения мини-модели Ренессанса в местном масштабе. На авансцену искусства и культуры выходила целая плеяда туркменских художников и архитекторов с академическими образованиями, музыка к фильмам, балетам и отдельные симфонии Нуры Халмамедова, Чары Нурымова, Аман Агаджикова и Реджеба Аллаярова. В афишах театров появились инсценировки по произведениям Эрнста Хемингуэя («Прощай оружие» режиссёра Амана Комекова), Чингиза Айтматова («Тополек мой в красной косынке», «Белый пароход» режиссёра Ораза Хаджимурадова). Предстояло призовые шествия в престижных международных кинофестивалях мировоззренческо-философской картины о силе музы над оружием «Состязание» Булата Мансурова, пронзительно-элегической кинопоэмы Ходжакули Нарлиева «Невестка» в главной роли Майи Аймедовой.
Нечто такое выпало на долю нашей литературы в тридцатые годы. У Курбанназара есть посвящение к творениям и творцам тридцатых годов. Нурмырат Сарыханов погибший на войне, Агахан Дурдыев, Хаджи Исмаилов и другие, несмотря на отсутствия опыта в жанре прозы, в те начальные времена создавали оставшиеся на века высокохудожественные повести и рассказы. Рукописи не горят, тем более не исчезают бесследно. Замечательный повесть Н.Сарыханова «Шукур бахши» служивший основой фильма «Состязание» режиссёра Булата Мансурова был найден после войны в его архиве поэтом фронтовиком Дурды Халдурды (в то время руководившим литературным журналом «Совет эдебияты») и Рухи Алиевым.
Курбанназар Эзизов самих первых стихов попытался переосмыслить глобальную тему Войны и Мира, отстаивать права людей принесших на алтарь Победы столь много жертв, страданий, лишений на мир, счастья и свободы.
…Давайте, самих себя не успокоить.
Давайте, никак неуспокоившееся
сердца не успокоить,
Наши парни, уходившие в восемнадцать,
Уж более тридцати лет никак не приходят.
Давайте скажем, хоть негромко:
-Ждали, но все сроки вышли.
Будь живым им на земле
Ползя, пешком бы в домой пришли.
Начав с общей картины, поэт переходить к конкретным судьбам: безногому сапожнику Ацатура, участника Итальянского Сопротивления Джумадурды Сабирове и другим. Об отце ─ прошедшего всю войну, извещенного как погибшего и чудом уцелевшего в аду Маутхаузена Эзиза ага упомянул лишь однажды. И то, как бы косвенно, в маленьком, пятисложном «узеньком» стихотворение «Возвратился солдат». Почему – неизвестно. Верю, наверняка были долгие споры между сыном романтиком идентифицирующим поэзию с правдой и отцом-скептиком, видавшим виды правдой матушку, поэтому не желавшее говорит, когда всё равно ее не верят.
…Переполняться, возноситься сквер
Вечером у сбора молодых.
Вот тогда каменный — солдатик
Желает влиться в ряды живых.
…И ты был рождён
Как все, с душой и телом.
А сейчас стоишь,
На пьедестале камнем.
Мимо проходить девчата
Камнем, осязаемым красотой
Смотрит, значить и слышит
Что ты дышишь с тоской.
Но, тебе не оставит пост,
Пьедестал ─ заветное место.
На то никто на девчат
Не нацелить оружие никогда…
Этих строк одного из первых стихов Курбанназара «Памятнику солдату» впервые я читал в записной книжке старшей сестры, студенткой туркменского Госуниверситета. Видимо, ее внимание привлекла сочувствие к каменному солдатику, желавшему заново жить среди сверстников. Вы, подумайте, как все звучит для слуха бюрократа – начальника надзирателя литературы? O чем говорит поэт-вольнодумец: юный герой хочет сойти с пьедестала почёта! Как ─ это так? Автор упрямиться, настаивает на своем: мертвые имеют права на это, на реабилитации неисполненных желаний.
В этой связи хотелось бы напоминать пролог спектакля «Прощай оружие» поставленного режиссёром Аманом Комековым на сцене академического театра имени Молланепеса. … Персонажи Хемингуэя стоявшие как памятники на пьедестале созвучно строкам Курбанназара Эзизова вдруг (а может наконец-то!?) оживают, оставляя свои автоматы у подножия обелиска выходит на авансцену и становясь настоящими артистами начинают дальше развивать сюжет этого миролюбивого произведения.
Сейчас «Памятнику солдату» нет ни в одном сборнике поэта. Причину этого я узнал буквально недавно. После кратковременной Оттепели ударили опять заморозки. В одной телепередаче посвященную Карбаннназара Эзизова его одноклассник, потом и однокурсник рассказывал что, скоро, после скандального разгрома Хрущевым выставку авангардистов на Манеже в 1962 году центробежные силы быстро доходили до окраин. За абстрактные стихи и уклонению от соцреализма творчеству молодого поэта публично обсуждали на Пленуме ЦК КПТ. Вот, почему при жизни не вышла ни один сборник его (две тоненькие книжки (1971), один детский).
Единомышленники по перу: Аннасолтан Кекилова угодила так называемую «шестую палату» из рассказа А.П. Чехова, (якобы она поддержала связь с исключенного из Союза писателей А. Солженицына и гонимого академика Андрея Сахарова, который во время войны жил у нас в Туркмении). А Пайзы Оразов вовсе оказался на четыре года за решеткой.
…В центре Ашгабада, где начинается аллея Вдохновения, расположена галерея «Мухаммед-Арт» и там хранится картина Заслуженного деятеля искусств Туркменистана Станислава Бабикова «Осенний этюд». Коллекционер и художник Алламурад Мухаммедов вспоминает: « Эзизов и Бабиков были близкими друзьями. Курбанназар часто приходил к нему в мастерской и долго стоял перед этим пейзажем».
В те долгие минуты чистыми, проницательно, детско-изучающими глазами он сумел разглядеть залитым всю золотом картине ту тайну исчезновение обманувшего нас времени, в сущности, единственное наше достояние и чем мы обладали в молодости. И считали себя счастливыми навсегда. Возможно, в такие моменты жизни он поэтично молчал:
…Бьется о возврате душа сумасшедшая,
Но прошедший день не город чтоб возвращаться.
Оказывается можно! С помощью идеальной гармонии ритмов, рифмой, всех средств торжественности, многозначительности родного языка волшебным образом превращая обыкновенных слов в душу утраченных ценностей можно построить город, куда можно возвращаться или приходить в гости. Для меня вдвойне радостно, что в этом вечном городе любви звучать стихи, в авторском чтении найденные нами с молодым звукооператором Мулькаманом (к сожалению, фамилию не помню) прослушивая 35 километровой архивной записи в 1980 году, к 40-летию юбилею поэта.
…Любите, любите, любите меня!
Молю вас о ней, нет предела желанья.
Взамен преподнесу вам бесценный дар
На что не способно на земле
ни один царь.
Так начинается стих написанный в последний день поэтом и найденный после смерти в ящике рабочего стола. Какая простата и даже детская прямота прослеживается в этих строках для выражения состояния ищущего сочувствия человеческой души в неуютном одиночестве перед неминуемой трагедией. Но она по накалу страсти подобна манящей по прозрачности первой весенней капле. К такой открытости признания способно лишь светлое внутреннее самосознание совершенной личности.
… Он ушел совершенно неожиданно так рано и негаданно; не успев, даже не имея возможность попрощаться, молодым и светлым. Но, успел дарить частицу своего света многим.
P.S. Да, сегодня Курбанназар Эзизов признанный Народный писатель Туркменистана, Лауреат самой высшей национальной литературной премии страны имени Махтумкули, одна из улиц в центре столицы носить его имя, так же установлен памятник на аллее Вдохновения. Похоже, все это, он пророческий предугадывал, когда писал:
Хотя бы живьем увидеть
Одно-единственное
Из всех посмертных мне почтений.
Аман Гоша
Комментарии